Гамзат-бек (Хамзат-бек) Гоцатлинский (1789, Гоцатль, Дагестан — 19 сентября 1834, Хунзах, Дагестан) — имам Дагестана (1832—1834).

Первые годы

Происхождение

Гамзат-Бек родился в 1789 или в 1801 году в аварском селении Новый-Гоцатль, лежащем в 18-ти верстах к северо-востоку от Хунзаха и заключавшем в то время до 300 дворов. Он происходил от аварских Беков-Джанков (Джанкачи называются побочные дети владетелей, а также рождённых от неравного брака).

Отец его, Алискендер-бек (ГIалисканди), сын Алихана, сын Мухаммада происходивший из рода «Нуцаби», был уважаем в обществе «за храбрость и распорядительность» и принадлежал к тем преуспевавшим военачальникам, которые, совершая походы, пользовались в Аварии популярностью. Не раз Алискендер-бек проявлял личную храбрость и отвагу в неоднократных нашествиях горцев на Кахетию, зафиксированных в народных преданиях. В молодости своей он часто собирал скопища аварцев, и пускаясь с ними в Кахетию, всегда возвращался с большою добычею. Умма-Хан, тогдашний Хан Аварии, во многих важных делах с ним советовался и Алискендер-Бек во всем оказывал ему полное содействие.

Обучение

В 1801 году, Гамзат-Бек был отдан на воспитание мулле андалальского селения Чох-Махад-Эффендию. Одаренный хорошими способностями, он делал быстрые успехи в изучении арабского языка, находящегося у горцев в большом уважении. В свободное же от занятий время, любил стрелять из ружья, и живя против мечети, не раз повреждал меткою пулею поставленный на минарете знак луны. По прошествии 12 лет Махад-Эффенди умер, не окончив воспитания Гамзат-Бека, который, имея страстную охоту к учению, отправился в Хунзах, где и продолжал брать уроки у главного кадия, Нур-Махомета.

В Хунзахе вдова бывшего Аварского Хана Али-Султан-Ахмета, Ханша Паху-Бике, в вознаграждение заслуг и преданности к их семейству Алискендер-Бека, поместила сына его в своем ханском доме, обходилась с ним как с ближайшим родственником и постоянно была к нему весьма ласкова. По окончании своего учения, Гамзат-Бек возвратился в сел. Новый-Гоцатль, где и женился. Он был и от природы весьма умен, а учение ещё более развило его способности. Главные черты его характера составляли: чрезвычайная настойчивость к достижению цели, решительность и веселость.

Перейдя от умственных занятий к семейной жизни, Гамзат-Бек начал искать развлечения и находил их в частых пирушках, во время коих употребляя чрезмерно горячие напитки, прослыл наконец человеком нетрезвого поведения. В продолжение нескольких лет он думал собственно об увеселениях, и хотя дядя и вместе тесть его, Иман-Али, старался отвратить его от подобной жизни, но все увещания и просьбы оставались тщетными, до 1829 года, когда обратил на себя внимание горцев Кази-Мулла. Беседуя однажды с Гамзат-Беком о действиях первого возмутителя, Иман-Али ему сказал: "Ты происходишь от Беков, твой отец был храбрый человек и делал много добра Аварцам, а ты не только не хочешь последовать его примеру, но предался ещё разврату. «Взгляни на дела Кази-Муллы, простого горца, и вспомни, что ты знатнее его родом и не менее его учился.».

На стороне Имамата

Присоединение к Кази-Мулле

Первые военные действия

Слова эти произвели магическое действие на Гамзата. Он молча встал, вышел из дома, оседлал любимого коня своего и уехал в селение Гимры. Кази-Мулла принял его со всеми восточными приветствиями и предложил действовать совокупно в распространении нового учения. Гамзат-Бек охотно согласился на предложение и сделался самым ревностным помощником первого Имама. Они вместе склонили на свою сторону Койсубу, Гумбет и Андию, и вместе нападали на Хунзах.

Претерпев поражение под Хунзахом, Гамзат-Бек возвратился в Новый-Гоцатль, где и распустил находившихся при нём мюридов. Однако он не долго оставался в бездействии. Вскоре прибыло к нему несколько выходцев из Джаро-Белоканской области, скрывавшихся в селении Корода, андалальского общества. Объявив о присоединении джарцев к исправительной секте и намерении их восстать против Русских, они просили его прийти к ним с своими приверженцами, обещая беспрекословно повиноваться его приказаниям. Не решаясь исполнить их просьбу без совета Кази-Муллы, Гамзат-Бек отправился к нему в селение Гимры. с предложением принять начальство над новыми сообщниками. Но Кази-Мулла, вследствие ли претерпенного им поражения под Хунзахом, или не надеясь на удачу, отказался от предложения Гамзата и предоставил ему быть их предводителем.

Возвратясь из Гимры, Гамзат-Бек написал воззвание к Андалальцам, Хидатлинцам, Карахцам и Тлесерухцам. Как на призыв муллы стекаются правоверные в мечеть для молитвы, так жители этих обществ собирались толпами в селение Новый-Гоцатль, жаждя добычи и крови. Гамзат-Бек в первый раз увидел себя повелителем такого огромного скопища. По прибытии к джарцам, он взял с них, в залог верности, аманатов, которых и отправил в андалальское общество, под присмотр преданных ему людей.

Арест

В первых стычках с русскими отрядами, счастье благоприятствовало Гамзат-Беку и он беспрестанно тревожил их нападениями. Наконец джарцы были разбиты, покорены и лишились навсегда своей политической независимости и гражданского устройства, а земли их образовали Джаро-Белоканский округ. После этой развязки, Гамзат-Беку ничего нельзя было предпринимать, тем более, что в горах настала уже суровая зима. Глубокий снег не только затруднял дальнейшие действия, но делал невозможным возвращение в Дагестан его людей, которым надлежало переходить главный кавказский хребет. В этих обстоятельствах, он решился лично вступить в переговоры с начальником отряда в Джаро-Белоканского округа, Генерал-Лейтенантом Стрекаловым, но попал в плен.

Оставшиеся в Джаро-Белоканских горах мюриды, лишившись предводителя, не осмеливались более нападать на русских вскоре разошлись по домам. Арест Гамзат-Бека в Тифлисе продолжался не долго. Вследствие просьбы Генерал-Майора Аслан-Хана Казикумухского, он был отпущен на родину, в залог верности Аслан-Хан представил племянника его Койхосрова. Благодарный своему избавителю, Гамзат-Бек отправился к нему в селение Кумух, где беседуя о разном, завел разговор об Аварии. Разговор этот имел огромные последствия.

Аслан-Хан, вскоре после смерти Аварского Хана Султан-Ахмета, просил руки дочери его, Султанет, для своего сына, Магомет-Мирзы-Хана, и получил на это согласие от матери её, Ханьши Паху-Бике. Вслед за тем своё желание изъявил на вступление в брак с Султанет, Шамхал Тарковский, Абу-Муслим-Хан. Сравнивая двух женихов, Ханша решила изменить данному уже обещанию Аслан-Хану и отдала преимущество Шамхалу, как более богатому, который в случае надобности мог оказать и помощь.

Новые цели

Не имея в то время средств отмстить за нанесенное оскорбление, Аслан-Хан снёс его, но не смог забыть, и желание мести в нём не угасало. Коснувшись разговора Гамзат-Бека об Аварии, он видел в этом предприимчивом человеке своего мстителя. А потому, поведя искусно рассказ о богатстве аварских ханов и украсив восточными цветами обладание властью ханскою, Аслан-Хан сказал ему: «Знаешь ли от чего разрушились все планы твои и Кази-Муллы при штурме Хунзаха, и от чего все твои дальнейшие действия на Аварию будут рассыпаться как известковый камень, падший с вершины утеса? Тебя чернит перед народом Ханша Паху-Бике; слова её то же, что Коран для правоверных, и пока будет жизнь в этом для тебя змеином жале, ты много употребишь трудов и времени, чтобы осуществить первое предположение Кази-Муллы и воздвигнуть новое здание.». Гамзат-Бек встал, вынул шашку из ножен и произнес следующие слова: «Видишь Хан эту шашку! у неё двойное острие. Иду вперед» вскричал он, взмахнув шашкою к стороне, где лежит Хунзах, — «и ею же защищаюсь сзади.» Слова эти имели смысл, то есть: идя на Хунзах из Нового-Гоцатля, лежащего ближе к нашим укреплениям, он в то же время будет защищать и свой тыл.

Хотя коварные внушения Аслан-Хана глубоко запали в душу Гамзат-Бека, и ещё более развили его честолюбивые замыслы, однако при прощании он объявил, что решился прежде всего, во что бы ни стало, уничтожить крепость Новые-Закаталы, которая достаточно сильно мешала набегам на Кахетию и вообще на Грузию. Это неожиданное намерение Гамзат-Бека было весьма противно желанию Аслан-Хана, проникнутого мщением к Ханше Паху-Бике; а потому он старался направить мысли его собственно на овладение Хунзахом. Но когда все увещания остались тщетными, то Аслан-Хан предоставил ему действовать по своему усмотрению, прося не вмешивать его в войну с Русскими и обещая всевозможное пособие, только в том случае, когда он устремит все свои силы для завладения аварским ханством.

Между тем, во время отсутствия Гамзат-Бека из Дагестана, молва о некоторых удачных его действиях в Джаро-Белоканской области, ещё более возросла от преувеличенных рассказов бывших с ним горцев. Ему стоило только пожелать — и в сообщниках не было бы недостатка: а от того, когда по возвращении в Новый-Гоцатль, он объявил о намерении своем уничтожить крепость Новые-Закаталы, то по первому его призыву, к нему опять собрались огромные толпы мятежных горцев. Увидев себя повелителем гораздо большего скопища, чем в первый раз, честолюбивый Гамзат-Бек снова направился в Джаро-Белоканскую область. На пути присоединился к нему отважный дагестанский разбойник Ших-Шабан, с значительною партиею удалых товарищей его набегов и грабежей.

Для нанесения решительного удара крепости Новым-Закаталам, Гамзат-Бек тихо подвигался вперед, усиливаясь прибывающими партиями. Наконец перевалившись, в первой половине 1831 года, с огромным полчищем своим, через главный кавказский хребет, он был встречен с восторгом джарцами, спешившими к нему присоединиться. Однако Гамзат-Бек не воспользовался своим положением, но любуясь собранными им силами и выжидая прибытия новых партий, откладывал со дня на день нападение на крепость; а между тем от чрезвычайных жаров, горячки и лихорадки начали развиваться в его скопище. Прибывающие замещали только убылых, не увеличивая число сообщников. Это обстоятельство ещё более заставило его медлить, потому что, не доверяясь слишком храбрости горцев, он рассчитывал преимущественно на их многочисленность. Медленность же и нерешительность Гамзата, дали возможность русским отрядам прийти вовремя к угрожаемому пункту. Слух об их приближении остановил его действия ещё на несколько дней, до получения верных сведений о наших войсках; а в несколько дней болезни, свирепствовавшие все сильнее, видимо уменьшили числительность его скопища, так что вскоре большая половина джарцев, принуждена была оставить ряды, для ухаживания за больными. Удаление Джарцев оказало весьма неблагоприятное влияние на пришедших к ним мюридов, и Гамзат-Бек, видя упадок нравственных сил в его сообщниках и беспрестанно возрастающую смертность, решился предпринять обратное движение в горы. Когда находившиеся при нём Джарцы узнали об этом, то опасаясь наказания Русских, старались всеми силами его удержать; но не обратив внимания на их просьбы, он ушёл в Новый-Гоцатль, где и распустил своё сборище.

Гибель Гази-Мухаммада

Неудача против крепости Новых-Закатал, уменьшила народную молву о подвигах Гамзат-Бека и заставила его навсегда отказаться от повторения подобного предприятия. Волнуемый предположениями о покорении Хунзаха, он отправился в конце 1831 года к Кази-Мулле, занимавшему в то время укрепленный лагерь на урочище Чумкескенте. Кази-Мулла принял его, по прежнему, чрезвычайно ласково, и одобрив план действий для овладения Хунзахом, советовал остаться некоторое время при нём, дабы дать дружный и решительный отпор русским, намеревавшимся их атаковать; на что Гамзат-Бек и не замедлил согласиться. Уже несколько дней он находился в Чумкескенте, как однажды утром Кази-Мулла объявил, что видел чудный сон, который хочет непременно узнать по имеющейся у него книге в Гимрах; а потому, отправляясь туда, поручил ему начальство над собранными мюридами.

Во время отсутствия Кази-Муллы, Чумкескент был атакован отрядом полковника Миклашевского. После штурма этого урочища, Гамзат-Бек и Шамиль, ушли в Новый-Гоцатль. Когда Кази-Мулла, ожидая приближения русских, призвал его на помощь, он, как верный сподвижник, призывал к себе прежних своих соратников; но на зов его не было ответа: к нему собралось не более 1000 человек.

Несмотря на малочисленность подкрепления, Гамзат-Бек спешил с ним на присоединение к Кази-Мулле, и 16 октября прибыл в селение Ирганай, койсубулинского общества. На другой день он выступил оттуда к Гимрам, но не смог дойти из-за полчищ русских на пути, завязнув в бою с ними. В полночь дали ему знать о смерти Кази-Муллы. Гамзат сначала не поверил этому известию; но когда солнце отразилось на штыках русских оккупантов в садах гимринских и в самом селении, то он стал оплакивать кончину предводителя исламского освободительного движения горцев.

Имам Гамзат-бек

Первые Имамские походы

После слов Гамзата, раздалось несколько противоречащих голосов и в толпе старшин послышался ропот. Не давая времени слиться нерешительному говору в одно целое, он дал знак рукою к молчанию и сказал повелительным тоном: «Мусульмане! Я вижу, что вера начала ослабевать; но мой долг, долг Имама, заставляет меня навести вас на тот путь, с которого вы совратились. Я требую повиновения; в противном случае, Гамзат принудит вас силою оружия ему повиноваться.». Грозное движение Гамзат-Бека, сжимавшего рукоять шашки, и приближение к нему приверженцев, готовых на все, смутило собравшихся. Ни один голос не возвысился для возражения; напротив того, шепот согласия был слышен из толпы. Тогда Гамзат-Бек вышел из мечети и вспрыгнув на коня, помчался из деревни, в сопровождении преданных мюридов, которые, джигитуя по сторонам, стреляли в честь своего любимца нового Имама.

По прибытии в Новый-Гоцатль, Гамзат-Бек получил письмо от матери Кази-Муллы. Поздравляя его с принятием звания Имама, она уведомляла о распоряжении сына её, приказавшего, в случае своей смерти, передать его преемнику хранившиеся в Чиркате деньги, собранные на военные издержки, для поддержания духовной войны. Весть эта чрезвычайно обрадовала Гамзата, и он не замедлил отправить в Чиркат надежных людей.

Имея денежные средства, Гамзат-Бек приобрел и новых приверженцев, увеличивших рассказами его богатство, а с тем вместе и число желавших поступить в ряды его сообщников. Последователи Мюридизма охотно стекались на зов нового Имама, и в скором времени он опять увидел себя повелителем большого сборища. Когда сделалось известным Русским о существовании этого сборища, то против него были посланы в 1833 году Шамхал Тарковский, Ахмет-Хан Мехтулинский и Акушинский Кадий. Гамзат-Бек встретил их близ селения Гергебиля и одержав над ними верх, возвратился с торжеством в Новый-Гоцатль, откуда выступил против аварских селений Ках и Харакули. Однако жители, подкрепленные Хунзахцами, защищались весьма упорно и разбили неприятелей.

Вскоре после дела харукулинского, бежал от Гамзат-Бека один из его нукеров, скрывшийся в Голотле. Приблизясь, с 40 человеками, к этому селению, он требовал выдачи беглеца. За отказом с одной стороны, последовали угрозы с другой; наконец засвистали пули и Гамзат должен был возвратиться без всякого успеха и с простреленного шеею в Новый-Гоцатль. Во-время лечения раны, продолжавшегося более месяца, его воинственный дух не ослабевал, а честолюбие создавало новый мир почестей. Мысль об овладении Хунзахом не покидала его ни на минуту, а чтобы вернее достигнуть своей цели, он предположил прежде подчинить своей власти общества окружающие Аварию, и потом уже вторгнуться в это Ханство со всех сторон.

Вследствие этого плана, Гамзат, тотчас по выздоровлении, разослал воззвания к Койсубулинцам, Гумбетовцам, Андийцам и Карахцам. Мятежные жители этих обществ, послушные голосу Имама, собрались в значительном числе в Новый-Гоцатль, откуда он выступил с ними в Андалаль, как сильнейшее и ближайшее племя к месту его пребывания. Селения Корода и Куляда — первые приняли без сопротивления новое учение и пристали к толпам мюридов. Присоединение их, дозволяло продолжать начатое с большею надеждою на успех; а потому, не теряя времени, Гамзат-Бек двинулся в средину андалальского общества. Расположившись лагерем на горе Бабештля-Нарах, не далеко от Чоха, он написал воззвание к Андалальцам, от которых требовал, чтобы они признали его Имамом и выдали, в знак покорности, аманатов. Хотя Андалальцы, занимаясь преимущественно торговлею, соделались менее воинственными, однако воззвание Гамзата, покушавшегося на их независимость, пробудило в них прежний воинственный дух. Отвергнув его требование, они собрались на горе Хахилаб-Циго, в двух верстах от неприятельского лагеря, где битва должна была решить дальнейшую их участь. Оскорбленный отказом, Гамзат-Бек атаковал стремительно осмелившихся ему сопротивляться, выбил из завалов и гнал до селения Ругжаба. Потеря, понесенная Андалальцами, навела на них такой страх, что не надеясь более на счастье, они покорились победителю, выдали в залог верности аманатов и лучшее оружие и присоединились к его толпам.

Хамзат двинулся к селениям Корода, Хоточ, Хиндах и Чох с увещеваниями, обращенными к их жителям. Он побуждал их принять шариат и прочие установления ислама, и в этом они подчинились ему. Кородинцы, хоточцы, хиндахцы и чохцы стали, таким образом, подданными имама. Затем Хамзат пошёл к селению Ругуджа. Ругуджинцы, однако, стали тут упорствовать, попели себя слишком гордо. Дело в том, что жители этого селения были людьми грубыми, склонными к беззаконию и при всем этом весьма сильными. Имам поэтому начал сражаться с ними и ругуджинцы вкусили тогда и пули и удары меча. Их укрепленная обитель была взята, причем было убито около пятидесяти человек из числа ругуджинских насильников—вельмож и лиц, судивших по адатам

Главарем ругуджинцев был грубиян по имени Султанав, который успел, было укрепиться в своем замке. Люди Хамзата хитростью заставили, однако, этого Султанава выйти наружу, а затем, наложив на него оковы, отправили в гимринскую тюрьму. Богатства же Султанава они разграбили. Впоследствии, уже в дни правления Шамиля этот человек был там убит; в книге «Блеск дагестанских сабель» говорится: «Первым, с чего начал Шамиль—было убийство Султанава Ругуджинского, который тогда находился в гимринской тюрьме. Хамзат, возвратившись назад, направился затем в такие города, как Телетль, Батлух, Карата, а также к тем, кто поддерживал их. Жители этих городов и люди, поддерживавшие их, подчинившись имаму, вошли в число его подданных».

Легко одержанная победа над Андалальцами, имела весьма благоприятные последствия для Гамзата: она умножила число его сообщников; увеличила его власть, которая могла быть упрочена в горах только одним оружием, и бросив блеск на лестное название Имама Дагестана, поощряла к продолжению, с большею настойчивостью, военных действий, для скорейшего осуществления честолюбивых замыслов. По присоединении Андалальцев, он разделил свои силы на две части: с одною сам пошёл к Хидатлинцам и Ахвахцам, а другую отправил, под предводительством главного своего мюрида-Шамиля, к Багулальцам, Джамалальцам, Калалальцам и Технусальцам. Жители исчисленных обществ, устрашенные действиями Гамзата в Андалале, не осмелились сопротивляться возмутителям, которые пройдя беспрепятственно через их земли, соединились наконец между селениями Карата и Тохита.

Подчинив таким образом своей власти все общества окружающие Аварию и увеличив своё скопище вновь покорившимися, Гамзат-Бек увидел себя предводителем огромного скопища, простиравшегося, по показанию некоторых, до 20 тысяч человек. Подобные средства давали ему возможность привести в исполнение давно созревшую в нём мысль, посеянную местью Аслан-Хана, о покорении Аварии и присвоении себе власти аварских ханов. Представив мирные отношения Аварцев к Русским противозаконными и заслуживающими строгого наказания, он вторгнулся в их земли с полною надеждою на успех. При появлении его, все селения покорились, исключая небольшого числа жителей, оставшихся верными своему законному владетелю и покинувших свои жилища для защиты селения Хунзаха — местопребывания ханов.

Истребление Аварских ханов

В начале августа 1834 года, из всей Аварии только один Хунзах не признавал власти Гамзат-Бека; а потому подступив к этому селению, он обложил его и послал преданных мюридов к Ханьше Паху-Бике для переговоров. Предложения ими сделанные состояли в том, чтобы Ханьша приняла со своими подвластными новое учение, прервала всякие сношения с Русскими и заставила своих сыновей действовать против неверных, по примеру её отца и мужа. Устрашенная огромными силами своего противника и не ожидая скорой помощи, Паху-Бике находилась в тяжкой нерешимости. Она поздно раскаивалась в безрассудном упрямстве своем, оказанном ею в 1832 году, когда, несмотря на настоятельные требования Барона Розена, не решилась выдать Гамзат-Бека, считая его родственником аварских ханов, и дозволила ему проживать, после смерти Кази-Муллы, в своих владениях. Она упрекала себя в беспечности, что не приняла ещё в 1833 году решительных мер против возмутителя общественного спокойствия: что дало ему возможность действовать в 1834 году с особенным успехом, и действовать против законных своих владетелей и их матери, которая, назад тому несколько лет, его обласкала и даже поместила в своем доме, Но так как раскаянье и упреки были уже неуместны, то наконец, вследствие общего совещания, отправлен был к Гамзату хунзахский кадий, Нур-Магомет, с ответом, что Ханьша принимает новое учение и для истолкования его просит прислать к ней сведущего духовника. Казават же с Русскими отвергает и умоляет оставить её в покое, обещая впрочем не содействовать неверным, в случае неприязненных против них предприятий со стороны Имама.

Важно выслушал Гамзат-Бек привезенный ответ прежним своим наставником и учителем. Ему нужно было не присоединение Паху-Бике к исправительной секте, а обладание Аварским Ханством. Для достиженья этой цели, он готов был итти всевозможными путями, хотя и основанными на вероломстве. Помня как назад тому четыре года, Хунзахцы, одушевленные Ханьшею и руководимые храбрым Абу-Султан-Нуцал-Ханом, сыном Паху-Бике, отразили толпы Кази-Муллы, Гамзат-Бек, не надеясь на успех открытой атаки, решился захватить хитростью юного, отважного предводителя, а имея его в своей власти, был уверен и в падении Хунзаха. К осуществлению же сего коварного замысла, он не предвидел больших затруднений, оттого, что присутствие многочисленного скопища навело уже страх на горсть храбрых Хунзахцев и самую Ханьшу, в чём убеждало его предложение её, доказывавшее колебание. Колебание это, послужившее ему побуждением к увеличению требований, служило вместе с тем и ручательством в исполнении их. Но чтобы не обнаружить прямо своих видов, он хотел прежде завладеть младшим сыном Паху-Бике; а потому, отправляя к ней присланных ею почетных жителей, велел сказать, что готов послать сведущего муллу для истолкования Мюридизма, если только она выдаст в аманаты, меньшего сына своего, Булач-Хана. При этом, прибегнув к лицемерию, приказал опять повторить, что если Абу-Султан-Нуцал-Хан примет титул Имама Дагестана и решится действовать против Русских, как действовал отец его, то в таком случае он будет служить при нём, по примеру отца своего Алискендер-Бека, служившего верою и правдою Али-Султан-Ахмед-Хану^..

Доставленный ответ возвратившимися Хунзахцами, не был утешителен для престарелой Ханьши. Вынужденная необходимостью согласиться на требование сильного врага, а также в надежде смирить его скорым исполнением его желаний, она отправила к нему на другой день Булач-Хана, с несколькими почетными жителями. Гамзат-Бек приняв его с большими почестями и залпами из ружей, в тот же день отступил от Хунзаха за две версты, а потом отослал молодого Хана в Новый-Гоцатль, где поручил за ним надзор тестю своему Иману-Али.

Имея в своей власти Булач-Хана, Гамзат-Бек не сомневался более в достижении предложенной им цели, потому что владел сильным средством, дабы заставить Паху-Бике исполнять все его желания. На основании этого убеждения, он немедленно отправил мюридов в Хунзах с требованием, чтобы Ханьша прислала к нему сыновей своих, Абу-Султан-Нуцал-Хана и Умма-Хана, для весьма важных переговоров, от которых зависит спокойствие всей Аварии и собственные выгоды их дома; в случае же отказа, он угрожал поручить управление Аварским Ханством джанке Сурхай-Хану, двоюродному брату Паху-Бике, уроженцу селения Сиух.

Паху-Бике, опасаясь за жизнь младшего сына, должна была покориться воле Гамзата и призвав к себе старших сыновей, объявила им о новом требовании противника. На это Абу-Султан-Нуцал-Хан заметил, что весьма неблагоразумно было бы ехать им обоим в неприятельский лагерь, где их может задержать Гамзат-Бек и лишить тем Хунзах защитников; а от того полагает за лучшее послать к нему на совещание одного Умма-Хана.

Ханьша одобрила мнение старшего своего сына, и Умма-Хан отправился, с пятью почетными старшинами, в сопровождении Османа, его молочного брата и Хунзахского кадия Нур-Магомы и нескольких других подобных лиц, в стан мюридов. Гамзат-Бек принял его с теми же почестями, как и Булач-Хана, а потом созвав главных своих сообщников, обратился к Умма-Хану с следующими словами: «Я не сделал никакого зла вашему дому и не намерен его делать, и даже не имел мысли отнимать у вас ханства. Все слухи, распущенные моими недоброжелателями, совершенно ложны. Моя просьба состоит только в том, что бы вы не искали моей смерти. По принятой мною обязанности и по моему званию, я буду заниматься распространением Мюридизма. Отец мой, Алискендер-Бек, служил с большим усердием отцу твоему, Али-Султан-Ахмет-Хану. Все желания мои клонятся к тому, чтобы служить нынешнему Хану, по примеру отца моего. Все войска мои я отдаю в его распоряжение. Пусть он действует ими вместе с тобою, по собственному усмотрению; а я об одном прошу: дозволить мне, по прежнему, жить в вашем доме. Я буду помогать вам моими советами и опытностью, если в них встретится надобность, и без позволенья никогда не войду к Хану.».

Молодой Умма-Хан, удивленный льстивою и покорною речью Гамзата, стоял безмолвно. Тогда возвысился в толпе голос одного мюрида, который спросил его: «Неужели во всем Хунзахе не нашлось умнее и опытнее тебя, чтобы понять слова Имама и отвечать на них?» Видя смущение своего Хана, вновь непроизнесшего ни одного слова, хунзахский старшина сказал, что они прибыли не для ссоры, а для свидания с Гамзат-Беком, как родственником Аварских Ханов. После этого он хотел говорить за молодого Хана, но Гамзат не удостоил верного старшину вниманием, и повел своего гостя смотреть на цельную стрельбу своих удальцов — мюридов.

Между тем Паху-Бике, беспокоясь о долгом отсутствии Умма-Хана, просила старшего сына отправиться к Гамзат-Беку для личных объяснений. Абу-Султан-Нуцал-Хан, понимая более своего врага, отказался от исполнения просьбы матери до возвращения брата. Через несколько часов она настоятельно потребовала удовлетворения её желания, основываясь на молодости Умма-Хана, который не в состоянии будет отвечать на предложения противника. Абу-Султан-Нуцал-Хан снова отказался от свидания с Гамзат-Беком, по той же причине. Тогда Ханьша, как бы идя на встречу своей гибели, прибегнула к средству, ускорившему развязку драмы. Приписав нежелание Абу-Султан-Нуцал-Хана собственно чувству самосохранения, она сказала ему: «Не ужели ты горд до такой степени, что считаешь унизительным для Аварского Хана говорить с Беком, когда опасность угрожает не только твоему брату, но всему твоему Ханству. Может быть трусость причиною твоего отказа?». «Ты хочешь — гордо сказал Абу-Султан-Нуцал-Хан, — лишиться и последнего твоего сына? Изволь, — я еду!» И он отправился в неприятельский лагерь с 20-ю нукерами.

Лишь только показался Абу-Нуцал-Хан в стане мюридов, как Гамзат-Бек, не ожидавший стечения таких благоприятных обстоятельств, поспешил к нему на встречу и принял его с рабскою почтительностью. Прибыв к имаму Гамзату, Хан дружески приветствовал своего врага и по просьбе его вошел в палатку, вместе с братом своим Умма-Ханом, за ними последовали и несколько почетных жителей Хунзаха. Они уселись в его палатке. Угощая своих дорогих гостей, Гамзат-Бек сказал Абу-Нуцал-Хану, что все собранное им скопище находится отныне в его распоряжении, что он сам отдается в его власть и что с этого дня, если не откажут ему в помещении в ханском доме, он будет заниматься только богоугодным делом — распространением Мюридизма в Аварии. Абу-Нуцал-Хан, тронутый подобными знаками уважения, благодарил Гамзата в самых искренних выражениях, обещая ему вечную дружбу.

Когда Осман вышел из палатки, один из мюридов Гамзата передал Осману, что они приглашены не на угощение, а для совершения над ними убийства и посоветовал им вернуться домой. — «Иначе ты будешь, убит!» сказал он. Осман стал думать над тем, как спасти себя и своих товарищей, но придумать ничего не мог, сел верхом на свою лошадь и помчался домой.

Вскоре после этого Гамзат-Бек вышел, а вместе с ним и находившиеся при нём мюриды. Хотя его преступное желание осуществилось, и два Хана, из которых одного он страшился, находились в его власти, однако честолюбие не совсем ещё заглушило в нём понятие об их неприкосновенности и нерешительность им овладела. Он немедленно сделал распоряжение о назначении убийц и приказал сделать залп из ружей по ханским нукерам. Когда удачные выстрелы уничтожили большую часть верных защитников, то один из хунзахских жителей, преданный мюрид Гамзат-Бека, первый подбежал к палатке и выстрелом из ружья нанес смертельную рану Умма-Хану. Молодой Хан, не почувствовал вдруг ослабления, выхватил кинжал и бросился на врагов; но по выходе из палатки, силы его оставили и он пал мертвым. Между тем Абу-Нуцал-Хан, выбежавший вслед за Умма-Ханом, боролся долее с убийцами. Первый встретившийся ему противник — был родной брат Гамзата, которого он и поверг на землю. Подобная же участь постигла шурина Гамзат-Бека, занесшего на него руку, и одного джаро-белоканского мюрида, прострелившего ему левое плечо. Геройская защита Хана устрашила убийц вступать с ним в одиночный бой; а потому на него напали несколько мюридов и неизвестно кто из них рассек ему левую часть лица. Абу-Нуцал-Хан, прихватив рукою отрубленную щеку, выдернул шашку и нанес ею ещё не один смертельный удар. В эту роковую минуту отчаянье и храбрость Хана достигла до невероятной степени: все, к кому он приближался, бежали от него. Очевидцы рассказывают, что Абу-Нуцал-Хан походил на ожесточенного льва, не чувствовавшего своих страданий, и преследуя бегущих, убил и ранил до 20 человек. Наконец обессиленный и изнеможенный, он пал на труп одного из врагов своих.

Итак, 13 августа 1834 года, свершилось желание Гамзат-Бека и аварских ханов не стало. Из приехавших с ними почетных жителей и нукеров весьма не многие уцелели, чтобы привести в Хунзах горестную весть о убиении Ханов, повергшую в уныние Ханьшу и народ. В тот же день Паху-Бике и Ханьша Хистаман-Бике, лишившиеся защитников и оставленные оробевшими Хунзахцами, перевезены были, по воле Гамзата, в селение Геничутль, отстоящее в 3-х верстах от Хунзаха; жена же Абу-Нуцал-Хана, собственно по причине её беременности, была оставлена в ханском доме. Проезжая мимо неприятельского лагеря, Ханьша Паху-Бике просила позволения переговорить с Гамзат-Беком. Ответив, что между ею и им ничего нет общего, он вошел вслед за тем в Хунзах, и обагренный кровью законных ханов, принял их титул и поместился в их доме.

По водворении своем в Хунзахе, первым действием Гамзат-Бека — было заарестование Сурхай-Хана Сиухского, двоюродного брата Паху-Бике, полковника русской службы, управлявшего уже Аварским Ханством с 1821 по 1828 год. Сурхай-Хан хотя и был джанка, имея мать простого происхождения, однако все же считался двоюродным братом последнего Хана и мог вступить на ханство в случае смерти ближайших наследников. Права Сурхай-Хана были не безызвестны Гамзат-Беку; а потому он и поспешил захватить своего соперника. Вторая его забота состояла в том, чтобы завладеть всем имуществом Аварских Ханов.

Сделав необходимые для этого распоряжения, Гамзат-Бек потребовал к себе Ханьшу Паху-Бике, вместе с её тещею. Последнюю он поместил на хуторе аварских ханов, построенном в ущелье близ Хунзаха, а первую приказал ввести в комнату. Убитая потерею сыновей и Ханства, она вошла твердым шагом в жилище, вмещавшее долгое время Ханов Аварии, и без смущения поздравила Гамзата с получением нового сана. Похититель злобно усмехнувшись, сделал знак стоявшему позади Ханьши гимринскому мюриду, и голова её покатилась к ногам убийцы.

Поступок этот весьма не понравился даже приближенным Гамзат-Бека. Чувствуя сам низость своего действия, противного обычаям, он извинялся тем, что вероятно Ханьша стала бы просить защиты у Русских, которые не отказали бы ей в помощи. На другой день, участь Ханьши Паху-Бике постигла и Сурхай-Хана. Участь же юного Булач-Хана, заключенного тогда в Новом-Гоцатле, не была ещё решена, и неизвестно, что Гамзат-Бек сделал бы с ним. Но жену Абу-Нунцал-Хана, Ханьшу Гайбат-Бике, он не осмелился лишить жизни, оттого что убивая её, убил бы вместе с нею и невинное существо; а по Мусульманским законам это считается величайшим преступлением.

Цудахарский поход

По истреблении аварских ханов и Сурхай-Хана, Гамзат-Беку оставалось только упрочить свою власть в Аварии, а потом приступить к осуществлению дальнейших своих предположений. Он и имел намерение не медлить действиями; но смерть двоюродного его брата, Чопан-Бека, искренно им любимого и умершего от раны, полученной им при убиении ханов, заставила его изменить своё намерение и отправиться на несколько дней в Новый-Гоцатль как для присутствования при погребальном обряде, так и для утешения отца Чопан-Бека, того Имана-Али, который пробудил мятежный дух в его душе, утопавшей в разврате.

Во время непродолжительного пребывания в Новом-Гоцатле, Гамзат-Бек получил два письма от генерал-майора Аслан-Хана Гази-Кумухского. Первое, прочтенное перед народом, было следующего содержания: «Я узнал, — писал Аслан-Хан, — что ты убил родственников моих, и твоих повелителей — Абу-Нуцал-Хана и Умма-Хана. Смерть их ляжет на тебя справедливым гневом Божьим. Смерть же ханьши Паху-Бике, обрушится всею тяжестью и моего мщения, и ты не найдешь места, где мог бы от него укрыться.» Второе письмо, показанное только немногим приближенным и при котором были препровождены золотые часы, заключало в себе следующие слова: «Спасибо тебе, Гамзат-Бек; ты исполнил своё обещание, как нельзя лучше. Дай Бог, что бы в наш век было поболее таких молодцев; за то я и признаю тебя моим сыном. Теперь тебе, прежде всего, нужно покорить цудахаринское общество, и в случае нужды я буду тебе тайно помогать.».

Послушный советам Аслан-Хана, питавшего, по неизвестным причинам, особенную злобу к Цудахаринцам, и желая также подчинить своей власти этот народ, как непринявший ещё нового учения и покорение которого входило в общий план его действий, — Гамзат-Бек тотчас же собрал мюридов от Хидатлинского и Андалальского общества, всего до 4 тысяч человек. Перейдя с ними кородахский мост, он внезапно напал, ночью, на ближайшие цудахаринские селения: Салту и Худахиб. Устрашенные жители, неприготовленные к защите, должны были покориться обстоятельствам и впустили неприятельские толпы в их жилища. Из Салты он написал к цудахаринскому кадию и старшинам этого общества, чтобы они пропустили его чрез свои земли, объявляя им намерение своё итти к Дербенту.

Получив письмо Гамзат-Бека, цудахаринский кадий, Аслан, хотел к нему отправиться; но родственники удержали его и решили на совете, с прочими старшинами, не доверяться человеку, обманувшему аварских ханов и занявшему уже неприязненно два цудахаринские селенья, а собраться и дать общими силами отпор их врагу. Вследствие этого, все Цудахаринцы, могшие носить оружие, выступили против неприятеля, а в помощь к ним присоединились и Акушинцы. Они встретились с Гамзат-Беком недалеко от селения Цудахара, на урочище Караиц, и одушевленные желанием отстоять свою независимость, быстро атаковали противников. Подавленные многочисленностью и отвагою — мюриды дрогнули и обратились в бегство; сам предводитель их едва мог спастись, претерпев поражение на голову. Отделившись от своего скопища, преследованного Цудахаринцами до салтинского моста, Гамзат-Бек направился, с частью приверженцев, в Новый-Гоцатль, откуда, спустя несколько дней, уехал в Хунзах.

Волнения и заговоры в Хунзахе

Неудача понесенная Гамзат-Беком против Цудахаринцев, не охладила его воинственного духа. Проникнутый мщением, он снова приступил к военным приготовлениям, для нападения на Цудахар, Акушу и Ханство Мехтулинское, и даже помышлял о завоевании Дербента, Кубы, Шемахи и вообще всего Дагестана. В этом предположении, он велел заготовлять большое количество пороху и разослал главных мюридов своих во все общества, признававшие его власть над собою, с требованием, чтобы жители их, вооружась поголовно, шли в Хунзах.

Пока сделанные распоряжения, для возобновления военных действий, приводились в исполнение, многие из приближенных Гамзат-Бека, желая вероятно придать насильственному вступлению его на Ханство некоторый вид законности и тем упрочить его власть, советовали ему жениться на вдове Абу-Султан-Нуцал-Хана, сестре Абу-Муслим-Хана. Но Гамзат-Бек отказался удовлетворить желание своих приверженцев, говоря, что Ханьша Гайбат-Бике не может быть его женою, по причине её беременности, а также и потому, что принадлежала человеку проклятому за Богоотступничество, курившему табак, употреблявшему вино и бывшему в связи с Русскими. Усиленные их просьбы не только не принесли им пользы, а ещё более раздражили Гамзата, который, как бы наперекор им, женился на дочери одного Хунзахского джанки. В доказательство же преданности к вере и убеждения, что считал большим грехом привычку Абу-Нуцал-Хана, отдал строгий приказ, состоявший в том, чтобы никто не смел курить табаку и употреблять горячих напитков. Кроме того, дабы отличить последователей нового учения от упорствовавших в присоединение к Мюридизму, велел каждому мюриду подстричь усы, наравне с верхнею губою. Нарушителям этого приказания угрожал посажением в яму и наказанием по пятам 40 палочными ударами.

Хунзахцы имели много причин быть недовольными Гамзат-Беком и его приверженцами, а это незначительное обстоятельство, усилив ещё более их негодование, послужило окончательным поводом к составлению заговора против похитителя Аварского Ханства. Находившиеся в мастерской начали роптать на поведение мюридов, от которых не было им покоя, и один из них, обратясь к Осману и Хаджи-Мураду, сказал: «Султан Ахмед-Хан, покойный наш владетель, был великий человек. Он отдал сына своего Умма-Хана вашему отцу на воспитание и сравнял вас чрез то с своим родом; а между тем вы дозволили убить не только Абу-Нуцал-Хана, но и молочного брата вашего, Умма-Хана. Неудивительно после этого, что мы все поплатимся головами, если Гамзату вздумается выказать своё могущество, позабавившись нашею жизнью. Убьем Гамзата! с ним теперь немного мюридов.» Слова эти отозвались в сердцах ожесточенных слушателей. Молча пожали они друг друга руки и условились вновь собраться в той же мастерской вечером.

В назначенный час, тайком пробирались заговорщики на свидание, приведя с собою ещё до 18 человек надежных родственников. На этом свидании положено было привести в исполнение заговор при первой возможности, и каждый из присутствовавших поклялся на Коране хранить его в глубокой тайне.

Несмотря на меры осторожности, принятые заговорщиками, один из мюридов успел узнать о покушении на жизнь Гамзат-Бека и тотчас же сообщил ему о происходившем в мастерской, подтверждая справедливость слов своих клятвою. Однако доставленное сведение, об угрожавшей опасности, не устрашило похитителя Аварского Ханства чрезмерно доверявшегося своей судьбе. Выслушав мюрида, он спросил его хладнокровно: «Можешь ли ты остановить Ангелов, когда они придут за моею душою? Если не можешь, то иди домой и оставь меня в покое. Что определено Богом, того не избегнешь, и если завтра назначено мне умереть, то завтрашний день и будет днем моей смерти.».

Смерть Гамзат-Бека

Гамзат-Бек находился в такой слепой уверенности в своё счастье, что по уходе мюрида, начал надсмехаться над нелепостью доноса; а когда Маклач внес в его комнату драгоценные вещи и стал снабжать прочие комнаты всем необходимым на случай осады Хунзахцами Ханского дома, то смотря долгое время с ироническою улыбкою на принимаемые меры предосторожности, он приказал наконец отложить приготовления до наступления действительной опасности.

19 сентября, в пятницу, был большой праздник у всех Мусульман, и Гамзат-Бек, как глава духовенства в Дагестане, имел намерение идти в мечеть. Но едва наступило утро, к нему снова явился Мюрид доносивший о заговоре, и снова подтверждая клятвою справедливость своих слов, присовокупил, что его непременно убьют в этот день во время молитвы в храме, и что первым зачинщиком заговора был Османилязул Гаджиев, — дед Османа и Хаджи-Мурада.

Уверения доносчика поколебали несколько Гамзат-Бека; а потому он потребовал к себе Гаджиева. Хитрый старик, приблизился к нему с совершенно покойным лицом, и пока Гамзат смотрел на него пристально стараясь вероятно его смутить, он стал убедительно просить, помочь ему в средствах к изучению сына Арабскому языку. Обезоруженный безмятежным видом Гаджиева, Гамзат обещал исполнить его просьбу, и снова доверился своему счастью. Не допуская и мысли, что бы участь его была уже решена и минуты жизни сосчитаны, он решился непременно быть в мечети отдав только приказание, чтобы никто из жителей Хунзаха не смел туда входить в бурке, дабы можно было видеть вооруженных и отнять у них оружие.

В полдень, 19 сентября, раздался голос Муллы, и толпы Мусульман начали сходиться в мечеть. Вооруженный тремя пистолетами и предшествуемый 12-ю мюридами, с обнаженными шашками, вошел и Гамзат-Бек в храм пророка, в сопровождении своих приближенных. Он готовился уже приступить к молитве, как заметив нескольких человек в бурках, остановился посреди мечети. Тогда Осман, брат Гаджи-Мурата, громко сказал собравшимся: «Что же вы не встаете, когда великий Имам пришел с вами молиться.» Слова внука первого заговорщика не предвещали ничего доброго; а потому Гамзат-Бек начал отступать к дверям храма; но в это время Осман выстрелил из пистолета и нанес ему тяжелую рану. В след за данным сигналом, быстро последовали выстрелы.

Приближенные Гамзат-Бека хотели отмстить за смерть своего повелителя, однако успели только убить Османа, и атакованные в свою очередь ободрившимися Хунзахцами, понесли большой урон и обратились в бегство. Освободясь от своих притеснителей — мюридов, Хунзахцы тотчас же ввели в ханский дом престарелую Ханьшу Хистаман-Бике. Она, из сострадания, велела похоронить, на четвёртый день, валявшееся возле мечети обнаженное тело Гамзат-Бека.